Советы без мандата: как государство симулирует диалог с коренными народами через контролируемые структуры

На фоне официальной риторики о «защите прав коренных малочисленных народов Севера» 28 мая правительство Мурманской области утвердило девятый состав так называемого Совета представителей коренных народов Севера при Правительстве Мурманской области. Согласно пресс-релизу регионального министерства внутренней политики, в новый состав вошли «представители от саамских общин, общественных организаций и Общественной палаты». Представителем от правительства назначена министр внутренней политики Эвелина Макарова.

Формально Совет существует с 2009 года и позиционируется как консультативный орган, действующий «на общественных началах», — но именно эта формулировка наглядно демонстрирует его настоящую природу: это не инструмент самоорганизации, а подотчётная властям платформа для имитации участия. Инициатива, которая должна была бы быть в руках самих представителей народа, давно сведена к декоративному механизму, призванному не решать, а рассасывать остроту проблем и направлять обсуждение в безопасное для власти русло.

Созданный в 2009 году при тогдашнем губернаторе Мурманской области, Совет с самого начала находился под плотным контролем региональных властей. Его структура, повестка и состав находятся в зависимости от чиновничьего аппарата, а его функционирование — не более чем способ заявить о «консультациях с коренными» в отчётности, будь то в рамках государственной политики, международных контактов или экологической экспертизы. Именно в таком виде он удобен: без автономии, без конфликтов, без опасных инициатив.

Это особенно ярко контрастирует с попыткой создания по-настоящему представительного органа — Саамского парламента Кольского полуострова, инициативы, исходившей снизу. Этот проект, вопреки своей мирной и легитимной цели — создать площадку прямого представительства саамов — столкнулся с неприкрытым сопротивлением. Ярким свидетельством отношения к подлинному народному самоуправлению стало покушение на его председательницу, Валентину Вячеславовну Совкину, которое до сих пор не получило правовой оценки и общественного осмысления. Именно это событие стало де-факто точкой, после которой любые независимые формы саамской самоорганизации были системно маргинализированы и вытеснены из общественного пространства.

Вместо подлинного участия — формализованная витрина. Вместо активных саамов, имеющих поддержку в общинах, — лояльные и управляемые представители, одобренные чиновничьим аппаратом. Такая подмена реального самоуправления картонными фасадами отражает не просто политику отчуждения — она демонстрирует стратегию предотвращения субъектности. Любая попытка выработать собственную политику, озвучить собственный голос, предложить альтернативную модель — воспринимается как угроза. Поэтому инициатива и субъектность должны быть либо встроены в уже готовые вертикали, либо уничтожены на подлёте.

Совет в том виде, в каком он существует сегодня, не может ни говорить от имени народа, ни выражать его волю. Его работа направлена на адаптацию интересов властей к формату «коренной повестки» — но никак не наоборот. Он не способен защищать землю, язык, образ жизни, и тем более — не может быть посредником в экологических или хозяйственных конфликтах, где интересы саамов вступают в противоречие с промышленными группами или инфраструктурными мегапроектами.

Всё это укладывается в более широкую картину: русская государственность, не способная позволить автономность даже на уровне совета, тем более не способна обеспечить право на самоопределение. Именно поэтому каждый раз, когда речь заходит о правах коренных народов, запускаются «советы», «форумы», «дни культуры» — вместо признания институций, выросших снизу.

Крайне показательно, что с момента создания Совета в 2009 году не было предложено ни одной серьёзной инициативы по возврату общинной земли, расширению языковой среды, либо формированию системы поддержки традиционного уклада жизни. Вместо этого — поддержка «туристических этнопраздников», где саамская культура превращается в фотозону, удобную для обложек программ экономического развития.

Такое положение дел не уникально: аналогичная модель «управляемого участия» была реализована в отношении других автохтонных народов России, включая ненцев, ханты и эвенков, особенно в регионах, где ведётся промышленная разработка. Там, где экономические интересы центра сталкиваются с правами коренного населения, последние всегда оказываются вторичными. По сути, это колониальная логика под маской инклюзивной риторики.

На этом фоне опыт скандинавских стран, где саамские парламенты действуют как полноценные органы, обладающие как политическим мандатом, так и бюджетом, смотрится особенно болезненно. В Швеции, Финляндии и Норвегии саамские представительства могут вступать в переговоры с правительствами, блокировать экологически вредные проекты и инициировать законопроекты. В России же роль коренных народов сведена к этнографическим элементам в региональной картинке стабильности.

Модернизация совета без смены принципов — это всего лишь косметика на теле исключённости. Если субъектность коренных народов не признана — ни один совет, ни один форум, ни одна встреча с чиновниками не будет иметь значения. Вопрос должен стоять иначе: кто говорит, кто выбирает, и кто на самом деле слушает. Пока ответы на эти вопросы даёт не народ, а исполнительная власть — совет будет не инструментом представительства, а инструментом дисциплины.